Неточные совпадения
У круглого стола под лампой сидели графиня и Алексей Александрович, о чем-то тихо разговаривая. Невысокий, худощавый человек с
женским тазом, с вогнутыми в коленках
ногами, очень бледный, красивый, с блестящими, прекрасными глазами и длинными волосами, лежавшими на воротнике его сюртука, стоял на другом конце, оглядывая стену с портретами. Поздоровавшись с хозяйкой и с Алексеем Александровичем, Степан Аркадьич невольно взглянул еще раз на незнакомого человека.
Заметно было, что он особенно дорожил этим последним преимуществом: считал его действие неотразимым в отношении особ
женского пола и, должно быть, с этой целью старался выставлять свои
ноги на самое видное место и, стоя или сидя на месте, всегда приводил в движение свои икры.
Она в кумачах, в кичке [Кичка — старинный праздничный головной убор замужней женщины.] с бисером, на
ногах коты, [Коты — теплая
женская обувь.] щелкает орешки и посмеивается.
— Ну да, конечно, это все в натуре вещей, — промолвил Василий Иваныч, — только лучше уж в комнату пойдем. С Евгением вот гость приехал. Извините, — прибавил он, обращаясь к Аркадию, и шаркнул слегка
ногой, — вы понимаете,
женская слабость; ну, и сердце матери…
Тогда извозчик мешком свалился с козел под
ноги людей, встал на колени и завыл
женским голосом...
Через минуту оттуда важно выступил небольшой человечек с растрепанной бородкой и серым, незначительным лицом. Он был одет в
женскую ватную кофту, на
ногах, по колено, валяные сапоги, серые волосы на его голове были смазаны маслом и лежали гладко. В одной руке он держал узенькую и длинную книгу из тех, которыми пользуются лавочники для записи долгов. Подойдя к столу, он сказал дьякону...
Из переулка шумно вывалилось десятка два возбужденных и нетрезвых людей. Передовой, здоровый краснорожий парень в шапке с наушниками, в распахнутой лисьей шубе, надетой на рубаху без пояса, встал перед гробом, широко расставив
ноги в длинных, выше колен, валенках, взмахнул руками так, что рубаха вздернулась, обнажив сильно выпуклый, масляно блестящий живот, и закричал визгливым,
женским голосом...
Из-под левой руки его вынырнул тощий человечек в
женской ватной кофте, в опорках на босую
ногу и, прискакивая, проорал хрипло...
Она вздрогнула, потом вдруг вынула из кармана ключ, которым заперла дверь, и бросила ему в
ноги. После этого руки у ней упали неподвижно, она взглянула на Райского мутно, сильно оттолкнула его, повела глазами вокруг себя, схватила себя обеими руками за голову — и испустила крик, так что Райский испугался и не рад был, что вздумал будить
женское заснувшее чувство.
Между этими стройными
женскими фигурами толкались кроме тагалов китайцы в своих кофтах, с длинною, путавшеюся в
ногах косою, или пробирались монахи. И мужчины, и женщины почти все курили сигары.
В камере слышна была суетня:
женские голоса и шаги босых
ног.
В это время послышался шум шагов и
женский говор в коридоре, и обитательницы камеры в котах на босу
ногу вошли в нее, каждая неся по калачу, а некоторые и по два. Федосья тотчас же подошла к Масловой.
…Р. страдала, я с жалкой слабостью ждал от времени случайных разрешений и длил полуложь. Тысячу раз хотел я идти к Р., броситься к ее
ногам, рассказать все, вынести ее гнев, ее презрение… но я боялся не негодования — я бы ему был рад, — боялся слез. Много дурного надобно испытать, чтоб уметь вынести
женские слезы, чтоб уметь сомневаться, пока они, еще теплые, текут по воспаленной щеке. К тому же ее слезы были бы искренние.
Члены же
женского пола одинаково бесправны, будь то бабка, мать или грудная девочка; они третируются, как домашние животные, как вещь, которую можно выбросить вон, продать, толкнуть
ногой, как собаку.
Он начал ходить взад и вперед, беспрестанно отталкивая
ногами и руками попадавшиеся ему детские игрушки, книжки, разные
женские принадлежности; он позвал Жюстину и велел ей убрать весь этот «хлам».
Достаточно было одного этого крика, чтобы разом произошло что-то невероятное. Весь круг смешался, и послышался глухой рев. Произошла отчаянная свалка. Никитич пробовал было образумить народ, но сейчас же был сбит с
ног и очутился под живою, копошившеюся на нем кучей. Откуда-то появились колья и поленья, а у ворот груздевского дома раздался отчаянный
женский вопль: это крикнула Аграфена Гущина.
Далее, здесь были четыре атласные розовые чехла на подушки с пышнейшими оборками, два великолепно выстеганные атласные одеяла, вышитая кофта, ночной чепец, маленькие
женские туфли, вышитые золотом по масаковому бархату, и мужские туфли, вышитые золотом по черной замше, ковер под
ноги и синий атласный халат на мягкой тафтяной подкладке, тоже с вышивками и с шнурками.
Здесь был только зоологический Розанов, а был еще где-то другой, бесплотный Розанов, который летал то около детской кроватки с голубым ситцевым занавесом, то около постели, на которой спала женщина с расходящимися бровями, дерзостью и эгоизмом на недурном, но искаженном злостью лице, то бродил по необъятной пустыне, ловя какой-то неясный
женский образ, возле которого ему хотелось упасть, зарыдать, выплакать свое горе и, вставши по одному слову на
ноги, начать наново жизнь сознательную, с бестрепетным концом в пятом акте драмы.
В головах у кровати, покрытой кашемировым одеялом, стоял ореховый спальный шкафик, а в
ногах женская поясная ванна.
Еще издали заслышали мы глухой шум, похожий на топот многих
ног, который вскоре заглушился звуками крикливых
женских голосов.
С той стороны в самом деле доносилось пение мужских и
женских голосов; а перед глазами между тем были: орешник, ветляк, липы, березы и сосны; под
ногами — высокая, густая трава. Утро было светлое, ясное, как и вчерашний вечер. Картина эта просто показалась Вихрову поэтическою. Пройдя небольшим леском (пение в это время становилось все слышнее и слышнее), они увидели, наконец, сквозь ветки деревьев каменную часовню.
И в тот же вечер этот господин Сердечкин начал строить куры поочередно обеим барышням, еще не решивши, к чьим
ногам положит он свое объемистое сердце. Но эти маленькие девушки, почти девочки, уже умели с чисто
женским инстинктом невинно кокетничать и разбираться в любовной вязи. На все пылкие подходы юнкера они отвечали...
Ах, никогда в жизни он не позабудет, как его щека ощутила шершавое прикосновение тонкого и теплого молдаванского полотна и под ним мраморную гладкость крепкого
женского бедра. Он стал целовать сквозь материю эту мощную и нежную
ногу, а Юлия, точно в испуге, горячо и быстро шептала...
— Эх! — сказал он, — вот женское-то здоровье! Посмотреть, так кровь с молоком, а немного угару, так и
ноги не держат. Да ничего, пройдет! Подходите, дорогие гости!
Поодаль от стола, не принимая пищи, сидел жандармский генерал с непроницаемым, но унылым видом, как будто тяготясь надоевшей ему формальностью. Со всех сторон двигались и шумели офицеры в своих красивых, украшенных золотом мундирах: кто, сидя за столом, допивал бутылку пива, кто, стоя у буфета, разжевывал закусочный пирожок, отряхивал крошки, упавшие на грудь мундира, и самоуверенным жестом кидал монету, кто, подрагивая на каждой
ноге, прогуливался перед вагонами нашего поезда, заглядывая на
женские лица.
Увар Иванович лежал на своей постели. Рубашка без ворота, с крупной запонкой, охватывала его полную шею и расходилась широкими, свободными складками на его почти
женской груди, оставляя на виду большой кипарисовый крест и ладанку. Легкое одеяло покрывало его пространные члены. Свечка тускло горела на ночном столике, возле кружки с квасом, а в
ногах Увара Ивановича, на постели, сидел, подгорюнившись, Шубин.
У него
ноги голые до колен, на нем грязная длинная
женская рубашка с оборванным подолом и лохмотьями вместо коротких рукавов…
На крыльце стояла
женская фигура. Бобров издали узнал в ней Нину по ярко-желтой кофточке, так красиво оттенявшей смуглый цвет ее лица, и тотчас же, подтянув Фарватеру поводья, выпрямился и высвободил носки
ног, далеко залезшие в стремена.
В сумрачной, душной и тяжелой атмосфере по комнатам почти бесшумно двигались
женские фигуры, одетые в темные платья, всегда с видом душевного сокрушения на лицах и всегда в мягких туфлях на
ногах.
Мелькнул справа пролет на Банную гору и скрытую под горой реку, потом долго ехали по Московской улице, и на тротуарах было оживление, шаркали
ногами, мелькали белые
женские платья и летние фуражки: шли на музыку в городской сад.
— Орсуна, радость моя, капитан капитанов! — сказал он. — На мысе Гардена с тех пор, как я купил у Траулера этот дом, поселилось столько народа, что
женское население стало очень разнообразно. Ваша фея Маленькой
Ноги должна иметь папу и маму; что касается меня, то я не вижу здесь пока другой феи, кроме Дигэ Альвавиз, но и та не может исчезнуть, я думаю.
— Еще несколько слов, Ольга… и я тебя оставлю. Это мое последнее усилие… если ты теперь не сжалишься, то знай — между нами нет более никаких связей родства… — я освобождаю тебя от всех клятв, мне не нужно
женской помощи; я безумец был, когда хотел поверить слабой девушке бич небесного правосудия… но довольно! довольно. Послушай: если б бедная собака, иссохшая, полуживая от голода и жажды, с визгом приползла к
ногам твоим, и у тебя бы был кусок хлеба, один кусок хлеба… отвечай, что бы ты сделала?..
Пётр толкнул собаку
ногою, представив коротенькую, горбатую фигуру брата, целующего
женскую рубаху; это было и смешно и вынудило у него брезгливый плевок. Но тотчас ушибла, оглушила жгучая догадка; схватив дворника за плечи, он встряхнул его, спросил сквозь зубы...
Заходил я также в
женские монастыри — на неделю, на две — и в одном из них, на Волге, порубил себе
ногу топором, когда колол дрова. Лечит меня мать Феоктиста, добрая такая старушка; монастырёк небольшой, но богатый; сёстры всё такие сытые, важные. Злят они меня слащавостью своей, паточными улыбочками, жирными зобами.
Наслушавшись к тому еще и музыки, когда — скажу словами батеньки-покойника — как некоею нечистою силою поднялась кверху бывшая перед нами отличная картина, и взору нашему представилась отдельная комната; когда степенные люди, в ней бывшие, начали между собой разговаривать: я, одно то, что
ноги отсидел, а другое, хотел пользоваться благоприятным случаем осмотреть и тех, кто сзади меня, и полюбоваться задним
женским полом; я встал и начал любопытно все рассматривать.
— Вот она, моя жена! — сказал Чаликов тонким
женским голоском, как будто слезы ударили ему в голову. — Вот она, несчастная! Одною
ногой в могиле! Но мы, сударыня, не ропщем. Лучше умереть, чем так жить. Умирай, несчастная!
В первой же со входа комнате он увидел старуху, в самом деле с усами и бородой, стриженую, в капотишке и без всяких следов
женских грудей. Она сидела на диванчике, облокотившись одной рукой на столик и совершенно по-мужски закинувши
нога на
ногу.
Иосаф окончательно растерялся: в первый еще раз в жизни он почувствовал в своей жесткой руке
женскую ручку и такую, кажется, хорошенькую! Подшаркнувши
ногой, как только можно неловко, он проговорил...
Алексей Петрович вскочил на
ноги и выпрямился во весь рост. Этот довод привел его в восторг. Такого восторга он никогда еще не испытывал ни от жизненного успеха, ни от
женской любви. Восторг этот родился в сердце, вырвался из него, хлынул горячей, широкой волной, разлился по всем членам, на мгновенье согрел и оживил закоченевшее несчастное существо. Тысячи колоколов торжественно зазвонили. Солнце ослепительно вспыхнуло, осветило весь мир и исчезло…
Дверцы отворились, одна за другой с шумом попадали ступеньки, зашумело
женское платье, в затхлую карету ворвался запах жасминных духов, быстрые ножки взбежали по ступенькам, и Анна Федоровна, задев полой распахнувшегося салопа по
ноге графа, молча, но тяжело дыша, опустилась на сиденье подле него.
Весь уходит в заботу о том, чтобы лучше ставить
ногу, тускло смотрит по сторонам и видит плачущую Марию Магдалину, видит множество плачущих женщин — распущенные волосы, красные глаза, искривленные уста, — всю безмерную печаль нежной
женской души, отданной на поругание.
Дав слово вскорости повторить свое посещение, гости наконец удалились; приветливые взоры Эмеренции сопровождали их до самой столовой, а Калимон Иваныч вышел даже в переднюю и, посмотрев, как проворный слуга Бориса Андреича закутал господ в шубы, навязал им шарфы и натянул на их
ноги теплые сапоги, вернулся в свой кабинет и немедленно заснул, между тем как Поленька, пристыженная своею матерью, ушла к себе наверх, а две безмолвные
женские личности, одна в чепце, другая в темном платочке, поздравляли Эмеренцию с новой победой.
Мальчик принялся одеваться с осторожной торопливостью, и вскоре обе фигуры — деда и внука — промелькнули в сумерках комнаты. На мальчике было надето что-то вроде пальто городского покроя, на
ногах большие валенки, шея закутана
женским шарфом. Дед был в полушубке. Дверь скрипнула, и оба вышли наружу.
Растопилось сердце преданной девушки жалостью, и только что забылась дремотой Марья Гавриловна, поспешно надела она на босу
ногу выступки [Выступки — род
женских башмаков с высокими передами и круглыми носками.], вздела на плечи стеганый капотец, повязала голову шерстяной косыночкой и, не переводя духа, бегом побежала в Елфимово.
Тут разом все вскочили. Большая часть женщин и некоторые из мужчин сели, другие стали во «святой круг». Николай Александрыч стоял посередине, вокруг него Варенька, Катенька, горничная Серафима и три богаделенные. За
женским кругом стал мужской. Тут были Кислов и Строинский, дворецкий Сидор, Пахом, пасечник Кирилла, матрос. И блаженный Софронушка, напевая бессмыслицу и махая во все стороны пальмовой веткой, подскакал на одной
ноге и стал во «святом кругу». Началось «круговое раденье».
Однажды, гуляя по саду, Грохольский услышал говор двух голосов. Один голос был мужской, другой
женский. Первый принадлежал Бугрову, второй Лизе. Грохольский прислушался и, побледнев, как смерть, тихо зашагал к беседовавшим. Он остановился за сиреневым кустом и принялся наблюдать и слушать.
Ноги и руки его похолодели. На лбу выступил холодный пот. Чтобы не шататься и не упасть, он обхватил руками несколько сиреневых ветвей. Всё кончено!
Илька ударила по арфе. Цвибуш топнул
ногой и поднес к подбородку скрипку. Рабочие, услышав музыку, обернулись. Красная физиономия в окне открыла глаза, нахмурилась и поднялась выше. Позади красной рожи мелькнуло
женское лицо, мелькнули руки…Окно распахнулось…
Каждый танцевал, не руководствуясь командою Андрея Ивановича; да он и сам ее не понимал. Но всем было приятно танцевать под французские выкрики. Стоял
женский смех,
ноги сухо шаркали по полу.
Однажды — это было на именинах у Зыбаева — артист сидел в гостиной своих новых знакомых и по обыкновению разглагольствовал. Вокруг него в креслах и на диване сидели «типы» и благодушно слушали; из соседней комнаты доносились
женский смех и звуки вечернего чаепития… Положив
ногу на
ногу, запивая каждую фразу чаем с ромом и стараясь придать своему лицу небрежно-скучающее выражение, он рассказывал о своих успехах на сцене.
Она вяжет платок из дымчатой тонкой шерсти. Почти весь он уже связан. Клубок лежит на коленях в продолговатой плоской корзинке. Спицы производят частый чиликающий звук. Слышно неровное, учащающееся дыхание вязальщицы. Губы ее, плотно сжатые, вдруг раскроются, и она начинает считать про себя. Изредка она оглядывается назад. На кровати кто-то перевернулся на бок. Можно разглядеть
женскую голову в старинном чепце с оборками, подвязанном под уши, и короткое плотное тело в кацавейке. На
ногах лежит одеяло.